Неточные совпадения
Нет ничего парадоксальнее женского
ума: женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предупреждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в
уме своем все школьные правила
логики.
Как он ни затрогивает ее
ум, самолюбие, ту или другую сторону сердца — никак не может вывести ее из круга ранних, девических понятий, теплых, домашних чувств,
логики преданий и преподанных бабушкой уроков.
В одном из прежних писем я говорил о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным законам
ума и
логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона.
Тут не
ум, не
логика, тут нутром, тут чревом любишь, первые свои молодые силы любишь…
В общем, модница повторяла то же, что высказал Гордей Евстратыч, но она умела все это расцветить своей специально бабьей
логикой и в этой форме сделала доступным неопытному
уму Фени.
— Я вот сейчас вычитал в газете проект о судебных преобразованиях в России и с истинным удовольствием вижу, что и у нас хватились, наконец, ума-разума и не намерены более, под предлогом самостоятельности там, народности или оригинальности, к чистой и ясной европейской
логике прицеплять доморощенный хвостик, а, напротив, берут хорошее чужое целиком.
Вся разница в том, что у Катерины, как личности непосредственной, живой, все делается по влечению натуры, без отчетливого сознания, а у людей, развитых теоретически и сильных
умом, — главную роль играет
логика и анализ.
«Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим:
ум его беспощадно поражал больные места врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его
логики, и отстреливается общими местами старой морали. Молчалин смолкает, княжны, графини — пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его под рукой, вскользь, сумасшедшим.
Ему было бы так легко срезать уродливый нарост с её мозга
логикой своего
ума, если и не мешало это странное, обессиливающее ощущение, не имеющее имени.
Свою особу оградя,
Они бездействуют, твердя:
«Неисправимо наше племя,
Мы даром гибнуть не хотим,
Мы ждем: авось поможет время,
И горды тем, что не вредим!»
Хитро скрывает
ум надменный
Себялюбивые мечты,
Но… брат мой! кто бы ни был ты,
Не верь сей
логике презренной!
— Будь друг, не поминай… Ведь если опомниться, так уж пить будет нельзя: тогда зубы на полку. Видишь, какая у тебя
логика. Будем пить просто, без всяких пожеланий. Бросим эту скучную канитель; все равно ни до чего не договоримся: ты меня на путь истинный не наставишь, да и я тебя не переспорю. Да и не стоит переспаривать: собственным
умом до моей философии дойдешь.
Метод этот так обаятельно действовал на
ум потому, что являлся не в виде школьных правил отвлеченной
логики, а с необходимостью вытекал из самой сути дела: каждый факт, каждое объяснение факта как будто сами собою твердили золотые слова Бэкона: «non fingendum aut excogitandum, sed inveniendum, quid natura faciat aut ferat, — не выдумывать, не измышлять, а искать, что делает и несет с собою природа».
Можно было не знать даже о существовании
логики, — сама наука заставила бы усвоить свой метод успешнее, чем самый обстоятельный трактат о методах; она настолько воспитывала
ум, что всякое уклонение от прямого пути в ней же самой, — вроде «непрерывной зародышевой плазмы» Вейсмана или теорий зрения, — прямо резало глаза своею ненаучностью.
На Ольге женился по страстной любви. С чувством своим он долго и мучительно боролся, но ни здравый смысл, ни
логика практического пожилого
ума — ничего не поделали: пришлось поддаться чувству и жениться. Что Ольга выходит за него не по любви, он знал, но, считая ее в высокой степени нравственной, он решил довольствоваться одной только ее верностью и дружбою, которую надеялся заслужить.
Итак, мы различаем: 1) внефилософское, религиозное мифотворчество; 2) догматику, представляющую внешнюю систематизацию догматов; 3) религиозную философию как философское творчество на религиозные темы; 4) «общую» философию, которая представляет собой искание «естественного», языческого
ума, но, конечно, все же оплодотворенное какой-либо интуицией; 5) канон философии, ее поэтику и технику, куда относятся разные отрасли «научной философии» (гносеология,
логика, феноменология, наукоучение).
Вот истинная бентамовская «моральная арифметика»!.. И всюду она в статьях Толстого: всюду призыв к
уму, к
логике. Это удручающее «стоит только понять», эти бесконечные доказательства счастья в любви, бесконечные рассуждения о любви. И хочется напомнить Толстому то, что сказал еще Николенька Иртеньев: «жалкая, ничтожная пружина моральной деятельности —
ум человека!» И хочется спросить: неужели евангелие выиграло бы в силе, если бы было написано не в четырех «брошюрах», а в сотне?
« — Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что, — говорит Иван Карамазов. — Тут не
ум, не
логика, тут нутром, тут чревом любишь… Понимаешь ли ты что-нибудь в моей ахинее, Алешка, аль нет?
Еще бы не странно. Где тут, действительно,
логика? Что это за непонятное
уму «забвение смерти»?
Тут не
ум, не
логика, тут нутром, тут чревом любишь».
Ум — это
логика, а что хорошего может обещать кролику
логика?
— Сам посуди: ведь нельзя же безнаказанно десятки и сотни лет учить жалости,
уму,
логике — давать сознание.
Лили была бесспорно умна, и
ум ее проявлялся в остроумии и насмешках, при полном отсутствии
логики.